«Я родилась не в самом Шклове, а в Заречье. Это рядом, через мост. В семье было трое детей. Отец работал директором сенной базы Оршанского мясокомбината. Мать тоже работала, и жили мы неплохо. Старшая сестра окончила 10 классов до войны и училась в Могилевском пединституте. Вторая сестра тоже окончила школу уже перед самой войной, а я училась в 4 классе. Евреи по праздникам ходили молиться в Шклов, а папа молился дома. Наша семья была верующая и соседские – тоже. Все праздники отмечали. У папы было много друзей и знакомых. По субботам не работали. Была отдельная пасхальная посуда. Говорили на идиш. Папа воевал в Первую мировую войну. Он помнил тех немцев и не предполагал, что могут быть массовые расстрелы.

​

У нас в деревне жило много евреев – больше 10 семей. Эвакуировалась только одна из них. Мы тоже пытались уехать, доехали до местечка Дрибин, но там нас догнали немцы. Когда вернулись, немцы пришли сразу к нам в дом. Нашли у сестры всякие значки и документы к ним – ПВО, комсомольский и т. п. Она должна была уйти и спрятаться в деревне Уланово.

​

Кроме местных в каждом еврейском доме жило много евреев-беженцев из Могилева. В нашем доме тоже приютились две семьи. Неподалеку, в Рыжковичах, в старой разбитой церкви на берегу Днепра, как в лагере, жили тоже еврейские беженцы. Много их было на льнозаводе (их там и расстреляли), в поселке колхоза «Искра» и в самом Шклове.

​

На следующий день после Йом-Кипура, 3 октября, на машинах приехал карательный отряд с собаками. Наших евреев выгнали из домов, повернули лицом к стене. Затем повезли в деревню Заречье, а оттуда погнали в Малое Заречье. Туда же пригнали и беженцев из церкви, и других евреев. Всех посадили на землю и стали обыскивать. Некоторых закрывали в сарае, раздевали, что находили ценного, забирали. Я шла вместе с родителями, и они меня оттолкнули. «Иди, – говорят, – к знакомым. А мы тебя потом заберем». Я зашла к бывшему председателю колхоза в Заречье, там сидела и все видела. Одни люди сидели, другие стояли, окруженные полицаями и карателями с собаками. Потом пришла в дом женщина из Заречья, попросила попить. Она меня увидела. Тут же приходит немец, спрашивает: «Где у тебя «юде»?». Хозяйка ответила, что я – ее родственница. Немец вышел, но мне нельзя было там оставаться. Я пошла полем и увидела, как всех людей гонят куда-то. Я долго бежала за этой большой толпой. Потом повернулась и побежала в сторону Заречья. А их погнали на край деревни, где был ров – там и расстреляли. Я слышала пулеметную очередь. На месте расстрела сейчас ничего нет, никак не обозначено.

​

Когда я прибежала домой, он уже был пуст. Еще горела затопленная печь, а все уже было разграблено. Все вынесли. Я вспомнила, что папа закопал в сарае, когда вернулись из Дрибина, наиболее ценные вещи. В сарае уже тоже ничего не было – выкопали.

​

Сразу после окончания войны руководитель нашей еврейской общины Калмыков, вернувшийся из эвакуации, организовал мужчин, и все останки перезахоронили на кладбище в Рыжковичах. Теперь там памятник стоит».

 (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»)

​

«Голоса  еврейских местечек» :  сайт. — Режим доступа : http://shtetle.co.il/shtetls_mog/shklov/shklov_main.html. — Дата доступа : 05.08.2015.