«Мы с родителями до войны жили в Шклове на Интернациональной улице. Отец Залман Наумович Альтшулер работал директором райсоюза. Мама была швеей. Папу в самом начале войны призвали на фронт.

​

Как только началась война, папа отправил нас куда-то из города, но мы не успели далеко уйти. Вернулись. Сначала немцы согнали всех евреев в один дом на льнозаводе. На охрану ставили местных жителей. Нам удалось избежать смерти, потому что охранники знали отца. Когда нас с мамой вместе со всеми гнали к месту расстрела, какие-то знакомые сказали нам, чтобы мы отставали от колонны. Так мы смешались с толпой наблюдающих. Мы видели, как убивали евреев, как детей живых бросали в ямы. Там погибло много наших родстве. Немцы собрали очень много людей, чтобы они смотрели на казнь, чтобы никто не укрывал евреев. Очень много людей погибли. Полицейских тогда еще не было. После расстрела всех шкловских евреев, мы с мамой ушли в деревню Ганцевичи. Одна женщина взяла нас к себе. Мы жили на «погребне», прятались в соломе. Ночью мама, строчила на хозяйской швейной машинке, для приютившей нас женщины.

 

Как-то мама пошла просить хлеба. По дороге как раз ехали полицаи, и они ее убили, а бродячие собаки ели ее тело. Я ждала-ждала маму на этой «погребне». Потом пришел кто-то знакомый и рассказал, что ее убили. Хозяйка меня выгнала, ведь я же не могла для нее шить. Я стала ходить под окнами, стучать, просить поесть, пустить погреться, но меня обзывали жидовкой, прогоняли, били и кулаками, и палками. Ноги и руки были обморожены. За домом был разбитый сарай. Дети узнали, что я там ночую, и бросали в меня камни, обзывали, издевались. Так прошла зима.

​

Спустя несколько лет после войны, на танцах в парке подошел ко мне моряк, на несколько лет меня старше и говорит: «Вы меня не знаете, а я вас помню. У вас были длинные косы. Мы с мамой их обрезали». Они меня помыли в бане, постригли под машинку волосы со вшами и, опять отправили на улицу. Эти люди меня подкармливали, но оставить у себя не могли, боялись.

​

Как-то весной 1942 г. я сидела на завалинке какого-то дома, опухшая от голода. До этого я стояла у дороги и просила хлеба у проезжающих. В этот дом пришла старуха. Она спросила у хозяев, про меня, «А, это жидовка, матку ее убили, а ей некуда деться», – ответили ей. Старуха взяла меня за руку и сказала: «Пошли девочка за мной». Она забрала меня к себе домой в Борисковичи. У нее я прожила два года под именем Клавы Дубовской.

​

У Марии Дубовской было три сына. Один пошел на фронт и умер от ран, второй стал полицаем, а третий – просто дома сидел. Женщина была доброй, но алкоголичкой, очень много пила. Муж ее тоже пил. Сыновья плохо относились к тому, что мать держит в доме еврейку. Они били, истязали мать. Особенно тот сын, который сидел дома. Он и меня бил и издевался надо мной. Напачкает на пол и заставляет слизывать языком грязь. Заставлял курить, самогон вливал. Выгоняли меня, но идти было некуда. Я сидела возле дома, а Мария меня потом забирала. Полицай относился ко мне нейтрально. Он не одобрял мать, но предупреждал ее, когда немцы приедут с облавой, чтобы я могла спрятаться. Со мной он не говорил вообще. Все соседи знали, что старуха прячет еврейку, никто не помогал, но никто и не донес. Мне завязали голову, и я варила, полы мыла, даже, когда к хозяйке приезжали немцы.

​

В партизанах была тетя, папина сестра Татьяна Наумовна Альтшулер (Кушилина) из Шклова. Она как-то узнала, где я нахожусь. Однажды ночью приехали за мной партизаны, но я от них убежала, боялась, что это немцы.

​

Когда Шклов освободили, сына-полицая посадили, а я через день по 10 километров ходила пешком, чтобы отнести ему передачу. Босая, в длинном платье. С собой мне давали кусочек хлеба и бутылочку молока. Однажды меня увидела Маня, продавщица магазина на окраине Шклова, которая знала нашу семью. Она стала спрашивать, кто я и откуда. Я ответила, что меня зовут Клава Дубовская, а женщина говорит: «Нет, тебя зовут Клара Альтшулер». Как я испугалась! Я бегом бежала домой. «Бабушка, меня теперь убьют». Война уже закончилась, и немцев не было, но я так была напугана.

​

В 1944 г. приехал мой папа. Ему дали 10 дней отпуска, чтобы разыскать семью. И в первый же день встретил он Маню из магазина, которая сказала, что сегодня видела его дочь. Они поехали меня искать. А я возвращаюсь домой с дровами, как раз отец с Маней на лошади едут. А он в пилотке, в военной форме. Откуда я знаю, что это отец? Пока разобрались, ночь прошла. Сдали меня в детдом в Шклов, потом в Белыничи. Из детдома меня забрали папины сестры, мои тети, которые были в эвакуации в Башкирии. Отца демобилизовали только в начале 1946 г. Мы стали жить вместе. Марию мы забрали к себе. Муж ее умер. Она до конца жизни жила с нами. Так и продолжала пить. Похоронили ее потом в Борисковичах. Когда был суд над сыном-полицаем, я давала показания, что он меня спасал, и его не осудили, а послали в армию. Второй сын куда-то съехал. Я не рассказывала папе, как он надо мной издевался, не хотела его расстраивать»

 

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»). «Голоса  еврейских местечек» :  сайт. — Режим доступа : http://shtetle.co.il/shtetls_mog/shklov/shklov_main.html. — Дата доступа : 05.08.2015.